Объяснений тому можно найти несколько, в основном частных (социально-культурные особенности состава общины, стереотипическое восприятие сим волов и практик армянской идентичности, например), но есть и глобальные соображения, связанные с принципиально схожим по своей сути характером фундаментальных и нативистских религиозных движений, к которым можно отнести и христианство как в целом, так и в частных его проявлениях. Идеология и практики подобных движений стремятся к линейному восприятию жизни с утопическим или эсхатологическим видением будущего (Eisenstadt 2000: 11), что характерно и для армянского неоязычества с его утопическим видением будущего нации, по-
строенного по модели «утерянного» рая. Очевидно, что «низовые» религиозные практики не несут в себе этого пафоса, не обладают идеологическим потенциалом, способным поддержать это видение.
Я подчеркиваю, что речь идет именно об армянском случае. Не имея доста-точно материала по другим неоязыческим ритуальным комплексам, я не берусь обобщать, тем более что предполагаю, что есть и другие варианты. Например, «возрождение» архаических шаманских практик в Европе или Америке (в отличие от явлений неошаманизма в постсоветской России, тоже не всегда однозначных48), имея в ряде случаев подтекст поисков национальной и культурной идентичности (например, это сильно выражено у венгров: Хоппал 1995: 256–257), воспринимается адептами в другой культурной плоскости — с целью «возвращения» из духовного тупика современного потребительского общества, приближения его
к природному, естественному, здоровому архаическому началу, тоже в принципе к «утерянному» раю (см. об этом McKenna 1992). Иногда это связано с культурой «антиструктуры», например хиппи (Lindquist 2000: 216–217). Однако индивидуализм современного общества вынуждает стремиться не столько к коллективным формам духовного возрождения и спасения, сколько к поиску индивидуального пути для каждого члена группы, зачастую не имеющей общей национальной, культурной, религиозной или этнической идентичности.
Чем же является армянское неоязычество в восприятии его адептов? Религией, идеологией или игрой? Видимо, всем вместе. Наличие сильного идеологического или игрового компонента не исключает серьезности восприятия неоязыче- ства в качестве в первую очередь религиозной системы, как это делают сами неоязычники. И этот симбиоз, судя по всему, вообще характерен для современных религиозных течений, как новых, так и трансформированных традиционных. Достаточно вспомнить об усилении театрально-игровых элементов в религиозных практиках протестанских течений и сект или акценте на идеологии в фундаменталистских религиозных движениях, идущем бок о бок с религиозным возрождением (Beeman 2001).
Тем не менее исследование подобных современных религиозных явлений, на мой взгляд, может способствовать пониманию истоков религии вообще, так же как исследование примитивных религий мыслилось антропологами конца XIX — начала XX века ключом к пониманию современных религиозных систем.